ЖИТИЕ И ЧУДЕСА ПРЕПОДОБНОГО СЕРГИЯ ИГУМЕНА РАДОНЕЖСКОГО,

записанные преподобным Епифанием Премудрым,

иеромонахом Пахомием Логофетом и старцем Симоном Азарьиным.

В основе настоящего издания Жития Преподобного Сергия Радонежского (в переводе на русский язык) лежат две древнерусские редакции Жития, создававшиеся в разное время тремя авторами – Епифанием Премудрым, Пахомием Логофетом (Сербом) и Симоном Азарьиным.

Епифаний Премудрый, известный книжник начала XV века, инок Троице-Сергиевой Лавры и ученик Преподобного Сергия, написал самое первое Житие Преподобного через 26 лет после его смерти – в 1417–1418 годах. Для этого труда Епифаний в течение двадцати лет собирал документальные данные, воспоминания очевидцев и свои собственные записи. Великолепный знаток святоотеческой литературы, византийской и русской агиографии, блестящий стилист, Епифаний ориентировался в своем сочинении на тексты южнославянских и древнерусских Житий, мастерски применив изысканный, насыщенный сравнениями и эпитетами стиль, получиший название «плетение словес». Житие в редакции Епифания Премудрого кончалось преставлением Преподобного Сергия. В самостоятельном виде эта древнейшая редакция Жития не дошла до нашего времени, а ее первоначальный облик ученые реконструировали по позднейшим компилятивным сводам. Помимо Жития, Епифаний создал также Похвальное слово Сергию.

Первоначальный текст Жития сохранился в переработке Пахомия Логофета (Серба), афонского монаха, жившего в Троице-Сергиевом монастыре с 1440 по 1459 год и создавшего новую редакцию Жития вскоре после канонизации Преподобного Сергия, состоявшейся в 1452 году. Пахомий изменил стилистику, дополнил текст Епифания рассказом об обретении мощей Преподобного, а также рядом посмертных чудес, он же создал службу Преподобному Сергию и канон с акафистом. Пахомий неоднократно исправлял Житие Преподобного Сергия: по мнению исследователей, существует от двух до семи Пахомиевых редакций Жития.

В середине XVII века на основе переработанного Пахомием текста Жития (так называемой Пространной редакции) Симон Азарьин создал новую редакцию. Слуга княжны Мстиславской, Симон Азарьин пришел в Лавру, чтобы излечиться от болезни, и был исцелен Архимандритом Дионисием. После этого Симон остался в монастыре и шесть лет был келейником преподобного Дионисия. С 1630 по 1634 год Азарьин состоял Строителем в приписном к Лавре Алатырском монастыре. После возвращения с Алатыря, в 1634 году Симон Азарьин стал Казначеем, а спустя двенадцать лет Келарем монастыря. Кроме Жития Преподобного Сергия, Симон создал Житие преподобного Дионисия, закончив его в 1654 году.

Житие Сергия Радонежского в редакции Симона Азарьина вместе с Житием Игумена Никона, Похвальным словом Сергию и службами обоим святым было напечатано в Москве в 1646 году. Первые 53 главы Симоновой редакции (до рассказа об инокине Мариамии включительно) представляют собой текст Жития Епифания Премудрого в обработке Пахомия Логофета (Серба), который Симон разбил на главы и несколько переработал стилистически. Следующие 35 глав принадлежат собственно Симону Азарьину. Готовя Житие к изданию, Симон стремился собрать наиболее полный список сведений о чудесах Преподобного Сергия, известных со времени кончины святого до середины XVII века, но на Печатном дворе, как пишет сам Азарьин, мастера с недоверием отнеслись к его рассказу о новых чудесах и по своему произволу напечатали только 35 глав о чудесах, собранных Симоном, опустив остальные. В 1653 году по поручению Царя Алексея Михайловича Симон Азарьин доработал и дополнил Житие: он вернулся к неопубликованной части своей книги, добавил в нее ряд новых рассказов о чудесах Преподобного Сергия и снабдил эту вторую часть обширным предисловием, однако эти дополнения не были тогда изданы.

Первый раздел настоящего текста включает в себя собственно Житие Преподобного Сергия Радонежского, кончающееся его преставлением. 32 главы этого раздела представляют собой редакцию Жития, сделанную Пахомием Логофетом. Второй раздел, начинающийся повествованием об обретении мощей Сергия, посвящен посмертным чудесам Преподобного. Он включает в себя редакцию Жития Симона Азарьина, опубликованную им в 1646 году, и его позднюю часть 1653 года, содержащую добавления о новых чудесах и начинающуюся с предисловия.

Первые 32 главы Жития, а также Похвальное слово Преподобному Сергию приводятся в новом переводе, сделанном в ЦНЦ «Православная Энциклопедия» с учетом перевода М. Ф. Антоновой и Д. М. Буланина (Памятники литературы Древней Руси XIV – сер. ХV в. М., 1981. С. 256–429). Перевод глав 33–53, также как и остальных 35 глав, принадлежащих перу Симона Азарьина, осуществлен Л. П. Медведевой по изданию 1646 года. Перевод позднейших добавлений Симона Азарьина 1653 года сделан Л. П. Медведевой по рукописи, изданной С. Ф. Платоновым в Памятниках древней письменности и искусства (СПб., 1888. Т. 70). Разбивка на главы Пахомиевой редакции Жития сделана в соответствии с книгой Симона Азарьина.

ПРЕПОДОБНОГО И БОГОНОСНОГО ОТЦА НАШЕГО

ИГУМЕНА СЕРГИЯ ЧУДОТВОРЦА,

написанное Епифанием Премудрым

(по изданию 1646 года)

ВСТУПЛЕНИЕ

Слава Богу за все и за все дела, ради которых всегда прославляется великое и трисвятое приснославимое имя! Слава Вышнему Богу, в Троице славимому, Который есть наше упование, свет и жизнь, в Которого мы веруем, в Которого мы крестились. Которым мы живем, движемся и существуем! Слава Показавшему нам жизнь мужа святого и старца духовного! Господь знает, как прославить славящих Его и благословить благословляющих Его, и всегда прославляет Своих угодников, славящих Его чистой, богоугодной и добродетельной жизнью.

Благодарим Бога за Его великую благость к нам, как сказал апостол: "Благодарение Богу за неизреченный дар Его! " . Ныне же мы должны особенно благодарить Бога за то, что Он даровал нам такового святого старца, я говорю о господине Преподобном Сергии, в нашей Русской земле и в нашей северной стране, в наши дни, в последние времена и годы. Гроб его находится у нас и перед нами, и, приходя к нему с верой, мы всегда получаем великое утешение нашим душам и большую пользу; воистину это великий дар, дарованный нам от Бога.

Я удивляюсь тому, что минуло столько лет, а Житие Сергия не написано. Я горько опечален тем, что с тех пор как умер этот святой старец, пречудный и совершенный, прошло уже двадцать шесть лет, и никто не дерзнул написать о нем – ни близкие ему люди, ни далекие, ни великие, ни простые: великие не хотели писать, а простые не смели. Через год или два после смерти старца я, окаянный и дерзкий, осмелился начать это дело. Вздохнув к Богу и попросив молитв старца, я начал подробно и понемногу описывать жизнь старца, говоря самому себе: "Я не возношусь ни перед кем, но пишу для себя, про запас, на память и для пользы". За двадцать лет у меня составились свитки, в которых для памяти были записаны некоторые сведения о жизни старца; часть записей была в свитках, часть в тетрадях, но не по порядку – начало в конце, а конец в начале.

Пустозерск – место пустынное, и тот рукав Печоры, что всегда прикасался к селению, высох, обмелел, только невозможно забыть, как однажды процвела эта пустыня, вспыхнула. На здешнем костре сожжены были: протопоп, поп, дьякон и инок. Старообрядчество благоговейно хранит предание о том, что именно последний в этой церковной иерархии первым взошел на небо. Из-за раскола 17 века птицу эту не найти в современных таблицах, но голос ее чист, и если слышишь его, сразу плачешь.

В течение пятнадцатилетнего заключения в пустозерской тюрьме протопоп Аввакум, поп Лазарь и дьякон Федор взволнованно переживают за судьбу страны, рассылают обличительные письма, воззвания, предупреждения и устрашения. Призывая на помощь св. Дионисия Ареопагита, они философствуют на богословские темы, обсуждают проблемы государства. Инока же Епифания предание изображает иноком, иным.

Он тихий, углубленный в себя человек, личность созерцательная. Изуродованной палачами рукой своей он описывает в заключении тюремном лишь покаянное житие свое. Он не вовлечен в заботы мира сего, он бежит от споров и людской молвы, но всякий раз, когда перед ним встает вопрос исповедничества, исповедует он веру христианскую мужественно.

Традиция собственноручного написания жития за долгие годы борьбы со старообрядчеством всячески осуждалась, называлась прельщением, но современные агиографы и историки древнерусской литературы сходятся в мнении, что такая необычная форма вызвана обстоятельствами конкретной ситуации и носит глубоко исповедальный характер. Известно, что столетием позже данную традицию пытался поддержать св. Паисий Величковский, назвав автобиографию свою «Саморучной повестью» .

В житии Епифания мы можем найти некоторые параллели с житием св. Максима Исповедника, и всё же подвиг инока Епифания неповторимый, единственный, потому что в житии своем он старался воспроизвести именно русскую святость, рождающуюся из безмолвного знания, тот тщательно хранимый на русском севере дух, потерю которого предвидел в появлении новых обрядов.

Чудный сей Епифаний родился в деревне. В каком году – неизвестно, из уст его самого следует, что как умерли родители его, оставил он деревню и удалился в некий город многолюдный и христианский. Прожил он в городе том семь лет, и пришел к Епифанию помысел – взыскать пути спасения. Желал он образ обрести – получить образование, и отправился к Спасу Всемилостивому во святую обитель Соловецкую. Была с Епифанием и благодать Христова: отцы приняли его с радостью, а ведь иным и отказывали.

Пробыл он в Соловецком монастыре на послушании семь лет, и все его за послушание любили, а после того святой архимандрит Илья с прочими отцами возложили на него и святой иноческий образ, стал Епифаний иноком в 1652 году. Год этот для истории русской непростой потому, что в том же году и Никон патриарх на престол патриарший взошел по попущению Божию. Только на Соловках говорили не взошел, а наскочил.

Еще пять лет пробыл здесь Епифаний уже на послушании иноческом, но жизнь в обители Соловецкой менялась, стали отцы тужить да плакать, ведь в Москве на Печатном дворе вводились новые порядки, правились старые книги. Менялись формы жизни и слова в молитвах, менялись облачения, обряды и устои. Переправленные книги быстро печатались и быстро распространялись, во множестве возникали и новейшие, наводящие панический страх, эсхатологические тексты. Царь Алексей Михайлович все время на войне, то с Польшей, то со Швецией. Украина воссоединилась с Русским государством – и все это за пять лет его в иноках…

От той тоски и печали, по совету и по благословению старца келейного и отца духовного, взяв книги и небольшие плотницкие инструменты, необходимые для пустынного жития, вышел Епифаний из обители. И благословил его старец «образом Пречистыя Богородицы со младенцем Исус Христом, медяным вольяшным» , то есть медным чеканным маленьким образком. Он ушел от святого монастыря Соловецкого «милости у Христа просити себе и людем» в дальнюю пустыню на Суну-реку, на Онегу озеро.

Здесь он встретил старца, именем Кирилла, жившего чудно и славно, в молитве, псалмопении и посте. Была у Кирилла и мельница. Епифаний подрабатывал на этой мельнице, а старче Кирило обучал его бесов изгонять. Когда Епифаний изнемогал от борьбы, тогда от образа медного чеканного являлась ему Богородица Пресвятая и помогала ему чудесно.

Свою келейцу малую Епифаний поставил в пятистах метрах от Кирилловой безмолвия и уединения ради. Маленький пятистеночек срубил, поменьше закуток – белый, для правила, книг и «образа медяного вольяшного Пресвятыя Богородицы со Исус Христом» , а чуть побольше закуток – для отдыха и рукоделия. Резал Епифаний кресты – и большие, такие только на телеге увезешь, и малюсенькие, нательные детские. Был он мастером известным на всю округу.

Обладал он и дарами преестественными, смиренномудрием, говорил, что «грамотике и философии не учился, и не желаю сего, и не ищу, но сего ищу, како бы ми Христа милостива сотворити себе и людем, и Богородицу, и святых Его» . Текстов Епифания осталось мало, но эти немногочисленные страницы полны самой тонкой рассудительности. Любил Епифаний пустынное житие свое и воспевал его.

Кто бы мне поставил прекрасную пустыню
Кто бы мне поставил на нежительном, тихом месте,
Чтобы мне не слышать человеческого гласа,
Дабы мне не зрети суету-прелесть света сего.
Начал бы громко плакать грехов своих тяжких ради
Кому повем грехи своя, кому объявлю беззакония?
Токмо Тебе, Владыка мой, Ты буди мне избавитель
Подаждь, Христе Боже, злым грехом моим всем простыню.

Семь лет прожил Епифаний со старцем Кириллом на Суне-реке и перешел к иноку Корнилию на реку Водлу. С Водлы оба инока перешли на Кяткозеро, здесь Епифаний прожил около двух лет.

Основным делом, основным стремлением Епифания было постижение молитвы Иисусовой. Желал он делание сердечное постичь во всей полноте, завещанной святыми Отцами. Старообрядческая традиция сохранила предание о том, что в одну из ночей, когда инок, утомленный правилом и потерявший уже всякую надежду, прилег на лежанку и забылся тонким сном, вдруг услышал он как «молитва Исусова творится светло, красно и чудно» . Он проснулся, а ум его яко лебедь доброгласный вопиет ко Господу.

Однажды явился ему архимандрит Соловецкий Илья. Он Епифания и в монахи постригал, а теперь велел написать книги на обличение царю и на обращение его к вере Христианской, святой, старой. И написал Епифаний книги ко спасению цареву и всего мира, и, несмотря на тишину любимую, в столицу книги свои понес. Книги до нас не дошли, но известно, что они были, и что именно за «книги» кроткого инока посадили в Москве в темницу, а потом…

При участии русских и греческих иерархов в Москве в 1667 году большим церковным собором были прокляты и осуждены как еретики пятеро старообрядцев – протопоп Аввакум, поп Никифор, поп Лазарь, дьякон Федор и инок наш Епифаний. На Болотной площади прилюдно урезали бедному Епифанию язык, и на подводах повезли его и остальных узников в Пустозерск – далекий северный острог на Печере. Из сохранившихся собственноручных записей инока известно, что когда палач резал ему язык, «яко лютая змея укусила, и всю утробу мою защемило, и до Вологды тогда у мене от тоя болезни кровь шла задним проходом».

Когда язык его отрос чудесным образом, стал Епифаний по-прежнему молиться Богу внятно, кресты по-прежнему вырезывать стал. Но палачи явились в Пустозерск и второй раз язык ему, многострадальному, урезали.

«Потом приступиша ко мне, грешному, палач с ножем и с клещами, хощет гортань мою отворяти и язык мой резати. Аз же, грешный, тогда воздохнул из глубины сердца моего, умиленно зря на небо, рекох сице: «Господи, помози ми». О дивнаго и скораго услышания света нашего, Христа-Бога! Наиде на мя тогда яко сон, и не слыхал, как палач язык мой вырезал».

Но злым тем людям этого было мало, решили они еще четыре пальца Епифанию отрубить и отрубили. Положил Епифаний четыре пальца в карман и пошел в яму тюремную молиться, чтобы Бог забрал скорей его к себе. Все уже, нет больше сил человеческих. Вся яма в крови, охранники даже сена подкинули на кровь, чтоб не так страшно было.

То на спину Епифаний ляжет, то на живот – боль невыносимая. Кое-как на лавку взобрался, руку на землю положил, авось кровь вся вытечет, да и он отмучается. Пять дней кровь сочилась, а как подсыхать рана стала, сжалился над ним охранник один, смазал рану смолой еловой, а сам со слезами вышел, видя инока тоскующего так горько.

Епифаний целую неделю весь в поту, весь горит от внутреннего жара, то Бога возблагодарит за то, что отлученного его удостоил кровью из урезанного языка причаститься, то архимандрита Илью припомнит – зачем же ты святой отец наш архимандрит Илья на Москву меня послал, в Москве-то я не пригодился…

Не находил никак Епифаний мира внутреннего и тосковал много, валяясь на земле, а день на седьмой – всполз на лавку, лег на спину, руку бедную свою положил на сердце и нашел на него как бы сон.

«И слышу – Богородица руками своими больную мою руку осязает, и преста рука моя болети. И от сердца моего отиде тоска, и радость на мя наиде. А Пречистая руками своими над моею рукою яко играет, и, мнит ми ся, кабы Богородица к руке моей и персты приложила, и велика радость наиде на мя тогда».

Проснулся от сна того Епифаний, руку свою потрогал, пальцев нет, а рука не болит и сердце радуется. И вернулся к Епифанию мир Христов. Несмотря на увечье, продолжал он и писать, и кресты вырезывать.

Чудное смирение таят в себе его записки:

«Аз, многогрешный, воздохну из глубины сердца моего, и слезишка иногда из глазишек появятся, и со слезами теми погляжу умиленно на крест и на образ Христов, и стану молиться Господу».

Молился он и вслух, на правиле, третьим своим языком, чудесно отросшим, молился он и таинственно, непрестанно в середине сердца своего.

В 1675 году в Боровской тюрьме замучена голодной смертью инокиня в миру боярыня Феодора Прокопьевна Морозова, а с нею и сестры ее духовные Евдокея Прокопьевна Урусова и Марья Герасимовна Данилова. В 1676 году после долгого сопротивления, длившегося несколько лет, царскими войсками был взят и залит кровью Соловецкий монастырь. Через неделю после падения монастыря умер царь Алексей Михайлович и воцарился Федор Алексеевич. Близился конец и пустозерским мукам. Никифор уже умер, а Епифаний и трое его соузников окончили страдания свои на костре в 1682 году. Через две недели после сожжения исповедников старой веры умер и царь Федор Алексеевич.

Когда Аввакума, Лазаря, Федора и Епифания вели к новому срубу, предназначенному для сожжения, протопоп Аввакум, по иерархии самый старший, подбадривал товарищей, говоря, что мучения от столь мощного огня будут легкими и скорыми, и терпеть уже осталось совсем недолго. По сохранившемуся преданию, когда угли погасли и стали разбирать головни, были найдены останки только трех тел, тела Епифания найдено не было, по свидетельству очевидцев он был вознесен в пламени огня.

В последующие века постановления собора 1666-1667 годов соблюдались с разной степенью неукоснительности, отменены они были лишь решением священного Синода в 1929 году, далее – решением поместного собора Русской православной церкви в 1971 году. В новейшее время справедливость, казалось бы, восторжествовала окончательно в словах Святейшего патриарха Московского и всея Руси Алексия II, когда в одной из речей своих по данному вопросу он сказал, что к старообрядчеству относиться следует как к «сугубой святыне». Казалось бы, потому что вопрос раскола до сих пор не решен. Я сотрудничал недавно с двумя маленькими православными журналами, но ни в одном из них тексты про Епифания настоятели печатать не благословляют.

Дивный сей Епифаний житием своим попадает прямо в сердце наше, потому что совместил он в жизни своей кротость с мужеством. Не доблесть и не дерзновение совместил он с мужеством, а именно тишь Христову. Инок Епифаний – дарователь слез, он дарует слезы просящим, и речь здесь не о всех, а о тех только, кто взыскует их и знает, что жизнь человеческая без слез не состоятельна.

В пустыне пригодятся стихи его, те слова его, где приводится традиционный обряд и правило молитв для вырезывания деревянных крестов, те слова его, где Епифаний повествует о чуде от иконы Богоматери, продолжая важную для древнерусской словесности традицию. Слова о правиле молитв, завещанном святым отцом Зосимой, основателем Соловецким, благоговейно, сугубо хранимом во времена возникновения раскола по кельям, правиле молитв к Матери Божией, Пресвятой Богородице, таинственной Покровительнице русского монашества…

На пути к совершенству святые проходили множество испытаний. Терпели голод, холод, нужду, утеснения. А доводилось ли им переживать состояние творческого кризиса? Неужели все творения святых отцов, которые теперь изданы во множестве томов, писались на одном дыхании?

Перенесёмся в самый конец 14 века. Москва восстанавливается из пепла после разорения ханом Тохтамышем. Многие храмы столицы расписывает великий византийский художник Феофан Грек. А помогать ему приходит самый известный на Руси писатель Епифаний, которого современники прозвали Премудрым. Забравшись высоко на леса, они ведут неспешную беседу, свободно переходя с русского языка на греческий. Говорят о граде Константинополе и далёких странах, о своих общих знакомых, но больше всего о творчестве.

Феофан Грек:

Сколько уж лет прошло, как преподобный игумен Сергий предал душу Богу. Не понимаю, Епифаний, почему ты, ученик его, который стольким обязан обители Святой Троицы, до сих пор не написал житие его?

Епифаний Премудрый:

Легко тебе говорить, отец Феофан. Ты не глядя на творения древних изографов, можешь по памяти любой образ написать. Ты у князя Владимира Серпуховского всю Москву как она есть написал на стене. А я, думая о множестве великих дел преподобного Сергия, становлюсь как бы безгласен. Недоумение и ужас охватывают меня. Как могу я, бедный, всё житие великого Сергия по порядку написать? Откуда лучше начать, чтобы по достоинству обо всех его подвигах рассказать? Может кто-то значительнее и разумнее меня напишет житие?

Феофан Грек:

А не боишься быть осуждённым, как тот ленивый раб из притчи Христовой, который свой талант в землю зарыл?

Епифаний Премудрый:

Боюсь оказаться и ленивым рабом и неплодной смоковницей. Как у смоковницы были одни листья, так и у меня только книжные одни листы, а плода добродетели нет. Преподобный Сергий без лени в подвигах пребывал, а я и своих подвигов не имею, и о его трудах написать ленюсь…

Епифаний Премудрый жил в сложное и интересное время. То была эпоха жестоких войн и смертоносных эпидемий. Старые империи рушились, новые зарождались. Но вместе с тревожными ожиданиями разворачивался настоящий подъём духовной жизни и культуры. Живший тогда же преподобный Андрей Рублёв являл собой вершину изобразительного искусства своего времени. Творения Епифания Премудрого – стали лучшим выражением той эпохи в литературе.

Более всего преподобный Епифаний известен житиями своих великих современников: святителя Стефана Великопермского и преподобного Сергия Радонежского. С обоими он был хорошо знаком.

Как и преподобный Сергий, Епифаний происходил из Ростовской земли. В молодости он ушёл в ростовский монастырь во имя Григория Богослова, называемый Затвор. Ростовский затвор представлял собою уникальный для Руси прообраз университета. Там была обширная библиотека со славянскими и греческими книгами, велась работа по переписыванию книг и составлению летописей. Епифаний оказался одним из самых способных жителей Затвора. Он не только много раз перечитал все славянские книги в библиотеке, но и выучил греческий язык.

В Затворе Епифаний познакомился с другим искателем просвещения. Был им Стефан – уроженец далёкого северного города Великого Устюга. Оба инока проводили в библиотеке всё свободное время, обсуждали прочитанные книги, часто спорили между собой. Епифаний мечтал отправиться на юг к древним центрам христианского мира. Увидеть Святую Софию в Царьграде, побывать на Святой горе Афон и в Иерусалиме. Стефан мечтал уйти на север. Там за его родными местами начиналась Пермь Великая – страна народа коми, который еще не знал Христа. Обучившись в Затворе, он думал послужить Богу проповедью Евангелия среди язычников.

В 1379 году желание Стефана исполнилось он начал проповедовать в Перми Великой. Епифаний в это время ищет духовного наставника и строгой монашеской жизни. Тогда-то ему и повстречался смиренный игумен монастыря Святой Троицы по имени Сергий.

Известный по всему православному миру монастырь еще не был похож на ту Троице-Сергиеву Лавру, которую знаем мы. Состоящий из одних деревянных построек, он располагался на вырубленном островке посреди дремучего леса, и кроны деревьев шумели над келиями подвижников. Под руководством преподобного Сергия Епифаний прошёл школу высокой монашеской жизни, увенчав свою учёность христианскими добродетелями.

В 1392 году игумен Земли русской скончался. Мысль о том, что нужно запечатлеть образ святого в Житии, пока живы свидетели его подвига, сразу же пришла к Епифанию. Уже через год он начинает собирать материалы и делает первые записи, но дело не идёт. А вдруг не хватит мастерства и Житие не отразит всего масштаба личности преподобного?

Год за годом работа над житием Сергия Радонежского откладывается. Епифаний, по-видимому, исполняет свою давнюю мечту и совершает путешествие в Константинополь, на Афон, и в Иерусалим. Затем работает в Москве при дворе святителя митрополита Киприана. В 1396 году, когда в столице умирает его давний друг Стефан, Епифания нет рядом. Эта весть потрясает его до глубины души, и вскоре он описывает его жизнь.

«Слово о житии и учении» святителя Стефана Великопермского настолько же уникальный памятник литературы, насколько уникальна жизнь выдающегося древнерусского миссионера. Стефан отправился в северную страну, простиравшуюся от Великого Устюга до Урала. Обратил множество язычников ко Христу. Создал для своей паствы алфавит. Перевёл богослужение и Священное Писание. Состязался с языческими жрецами.

Рассказывая историю своего великого друга, Епифаний Премудрый сравнивает Стефана с равноапостольным Кириллом просветителем славян. Он даёт пространный экскурс в историю возникновения различных алфавитов: еврейского, греческого, славянского и этим подчёркивает значение дела святого Стефана. В уста главного оппонента Стефана волхва Пама, он вкладывает речь о том, как предки современных коми гордились богатством своей земли и умением жить в суровых условиях. Теперь Пермь Великая входит в семью христианских народов, как некогда вошла Русь. В руках Епифания Премудрого, события произошедшие в лесном севером краю, становятся частью всемирной истории.

Прошло больше четверти века со дня преставления преподобного Сергия, когда Епифаний Премудрый понял, что никто так и не написал его жития. Никто не сделал того, что собирался сделать он сам. Опасаясь не успеть и всем сердцем попросив помощи у своего почившего духовного отца, старец-книжник берётся за главный труд своей жизни. Вскоре после его завершения он сам мирно предаёт свой дух Господу.

Всё главное, что мы знаем о жизни Сергия Радонежского, известно нам из жития, написанного Епифанием Премудрым. Праведность родителей Сергия – Кирилла и Марии, которые до наших дней служат образцом христианского супружества. История о том, как детстве будущему преподобному явился ангел, вдохновившая художника Нестерова на создание великой картины. Жизнь преподобного Сергия в лесной чаще и борьба с искушениями. Благословение князя Дмитрия Ивановича на битву с Мамаем, ставшее важным фактом национальной истории.

У понятия «талант» есть два значения. Евангельское значение указывает на спасение души, а обыденное на достижение совершенства в каком-либо деле. Побеждая творческую немощь молитвой и трудом, преподобный Епифаний Премудрый реализовал свой талант во всех смыслах. Вместе с Сергием и Стефаном, автор их Житий прославлен во святых.

Русское старообрядчество [Традиции, история, культура] Урушев Дмитрий Александрович

Глава 13. Инок Епифаний

Глава 13. Инок Епифаний

В Пустозерске вместе с протопопом Аввакумом томились в темнице, а затем были сожжены в срубе еще три мученика за веру: Лазарь - священник из города Романова, Феодор - диакон кремлевского Благовещенского собора и Епифаний - постриженик Соловецкого монастыря.

Сидя в страшной земляной тюрьме, они не унывали и не предавались отчаянию, но неустанно проповедовали православие - писали многочисленные сочинения в его защиту. Стрельцы, сочувствовавшие узникам, передавали их писания на свободу.

Из далекого Пустозерска по всей Руси расходились сочинения страдальцев. Они воодушевляли смелых, подбадривали робких и утешали скорбящих.

В темнице по просьбе протопопа Аввакума инок Епифаний написал «Житие» - рассказ о своей многотрудной жизни. Но в этом сочинении чернец писал не столько о себе, сколько о разных чудесах Божьих, свидетелем которых он был. Поэтому жизнь Епифания известна нам недостаточно.

Будущий святой подвижник родился в крестьянской семье. После смерти родителей он оставил деревню и ушел в некий большой и многолюдный город, где прожил семь лет.

В 1645 году молодой человек пришел в Соловецкий монастырь и остался там послушником. Через семь лет он был пострижен и наречен Епифанием. После этого инок прожил в обители еще пять лет. Его хотели поставить в священники, но он смиренно отказался.

В 1657 году на Соловки были привезены богослужебные книги, «справленные» греком Арсением по распоряжению Алексея Михайловича и Никона. Рассмотрев эти книги, чернецы загоревали:

Братия, братия! Увы, увы! Горе, горе! Пала вера Христова в русской земле, как и в прочих землях от двух врагов Христовых Никона и Арсена.

Тогда Епифаний, не желая молиться по-новому, по совету и по благословению духовного отца покинул Соловки. С собой инок взял книги и медный литой образ Богородицы.

Чернец ушел в уединенную пустынь старца Кирилла, жившего на реке Суне, впадающей в Онежское озеро.

Кирилл, желая испытать инока, благословил его переночевать в келье, где с некоторых пор жил лютый бес.

В страхе вошел Епифаний в пустую и темную избу. Поставил на полку литую икону Богородицы, раздул кадило и покадил образ и келью. Помолился, лег, уснул и спал спокойно. А бес, испугавшись иконы, бежал из жилища. И не возвращался до тех пор, пока там находился медный образ.

Кирилл стал жить в одной избе с Епифанием. Вместе они прожили сорок недель и ни разу не видели беса ни во сне, ни наяву. Потом Епифаний поставил себе отдельную келью и перенес в нее икону Богородицы. Тогда бес вернулся к Кириллу и пакостил ему.

В другой раз, когда возле жилища Епифания произошел пожар, литой образ чудесно спас келью от сожжения. Сама изба обуглилась, все вокруг нее сгорело, а внутри кельи все было цело и невредимо.

Живя в пустыни, в 1665 году Епифаний написал книгу, обличающую Никона и его новшества. На следующий год инок отправился в Москву. В это время там заседал церковный Собор. Не боясь наказания, чернец стал принародно читать свою книгу. Царю старец подал челобитную с просьбой отвергнуть нововведения Никона.

Смелый инок был схвачен и заточен в тюрьму. Собор осудил Епифания вместе с попом Лазарем на казнь - урезание языка и отсечение пальцев на правой руке, чтобы более не говорили и не писали.

Казнь свершилась 27 августа 1667 года на Болотной площади в Москве, при большом стечении народа.

Лазарь и Епифаний мужественно взошли на помост, на котором стояли две плахи с топорами.

Сначала палач отрезал иерею язык. В это время Лазарю явился пророк Илия и повелел не бояться, но свидетельствовать об истине. И священник, выплюнув кровь, тотчас ясно и чисто заговорил, славя Христа.

Потом Лазарь положил руку на плаху. И палач отсек ее по запястье. Рука упала на землю и сама сложила двуперстие.

Аввакум, видевший это, впоследствии писал: «И рука долго лежала перед народом. Исповедала, бедная, и по смерти знамение Спасителево неизменно. Мне и самому сие чудно: бездушная одушевленных обличает!»

Соловецкий монастырь. Фотография 1914 г.

А Епифаний стал умолять палача, чтобы он не отрезал язык, а сразу отрубил ему голову. Палач растерянно сказал:

Батюшка, я тебя упокою, а сам куда денусь? Не смею, государь, так сделать.

Тогда старец перекрестился и вздохнул:

Господи, не оставь меня, грешного!

Он руками вытянул язык изо рта, чтобы палачу было удобнее резать. И палач, дрожа от волнения, насилу отрезал его ножом.

Потом Епифанию рубили руку. Палач, жалея инока, хотел резать ее по суставам, чтобы скорее зажило. Но чернец показал знаками, чтобы рубили поперек костей. И старцу отсекли четыре пальца.

Изувеченного Епифания отвели в темницу. Мучаясь от боли, он лег на лавку. Кровь текла из ран, а чернец молился:

Господи, Господи! Возьми душу мою! Не могу терпеть горькую боль! Помилуй меня, бедного и грешного раба Твоего, возьми душу мою от тела моего!

Старец долго молился и плакал, а потом впал в забытье. И почудилось Епифанию, будто пришла к нему Пресвятая Богородица и Своими руками ощупала его больную руку. Инок хотел удержать руку Богоматери, но Она исчезла.

Когда чернец очнулся, рука не болела. И мало-помалу совершенно зажила. И урезанный язык начал постепенно отрастать, так что старец смог внятно говорить.

Затем мучеников отправили в Пустозерский острог. Здесь инока вместе с диаконом Феодором снова подвергли казни - 14 апреля 1670 года им повторно резали языки.

После этого чернец не мог не только разговаривать, но даже пережевывать пищу. Он стал молиться:

Господи, дай язык мне, бедному. На славу Тебе, свету, а мне, грешному, на спасение!

Так он молился более двух недель. И однажды, задремав, увидел во сне два своих языка - тот, что отрезали в Москве, и тот, что отрезали в Пустозерске. Старец взял пустозерский язык и вложил рот. И язык тотчас прирос на прежнее место.

Инок проснулся и задумался: «Господи! Что будет?»

С той поры его язык стал расти и сделался прежним.

В 1682 году Епифаний был сожжен вместе с соузниками. Когда костер погас, палачи стали разгребать пепел и нашли тела Аввакума, Лазаря и Феодора. Они не сгорели, но только опалились. А тело святого Епифания не было найдено. Но многие видели, как он вознесся из пламени на небо.

Из книги Ордынский период. Голоса времени [антология] автора Акунин Борис

Инок Магакия. История народа стрелков О том, откуда он явился, и каким образом подчинил себе многие страны и области 2 …От самих Татар мы слышали, что они из туркестанской родины своей перешли в какую-то восточную страну, где они жили долгое время в степях, предаваясь

Из книги Повесть о смуте годов Хэйдзи автора Автор неизвестен

11 | О ТОМ, КАК ГОСУДАРЬ-ИНОК ИЗВОЛИЛ ПЕРЕЕХАТЬ В НИННАДЗИ Глубокой ночью двадцать шестого дня курандо Нариёри пришёл в Хранилище Одного Свитка:- Как изволит полагать Ваше Величество? Нынче ещё до рассвета в мире начнутся беспорядки. Цунэмунэ и Корэката ещё не сообщали

Из книги История России в жизнеописаниях ее главнейших деятелей. Второй отдел автора

Из книги Краткий курс по русской истории автора Ключевский Василий Осипович

Глава III. Киприан и Епифаний С XV в. развитие изследуемой отрасли древнерусской литературы заметно принимает иное направление. С одной стороны, усиливается постепенно производительность в этой отрасли; с другой - в ней выработывается новый характер, изменяющий отношение

автора Шафф Филип

Из книги Никейское и посленикейское христианство. От Константина Великого до Григория Великого (311 - 590 г. по Р. Х.) автора Шафф Филип

Из книги Очерки поповщины автора Печерский Андрей

IV. ЕПИСКОП ЕПИФАНИЙ Пока Стародубье и Ветка, не жалея ни денег ни трудов, хлопотали в Яссах об епископе, великороссийские старообрядцы нашли себе архиерея в самой Москве.В конце 1731 года между московскими старообрядцами разнесся неясный вначале слух, что при синодальной

Из книги Московская Русь: от Средневековья к Новому времени автора Беляев Леонид Андреевич

Михаил Александрович (инок Матвей) Михаил Александрович (инок Матвей) - великий князь тверской (род. 1333 г.), деятельность которого проходила в упорной борьбе с московским великим князем Дмитрием Ивановичем Донским. После десятилетий усобицы внутри Тверского княжества

Из книги Разные стихотворения автора Скотт Вальтер

Инок Перевод С. Петрова "Куда ж вы меня собрались вести?" Францисканец спросил опять. А у двух холуев и ответ готов: "Отходящую причащать". "Но ведь мирен сей вид, он беды не сулит, Говорит им серый монах. Эта леди белей непорочных лилей, И дитя у ней на руках". "Ну-ка, отче, грехи

Из книги 500 великих путешествий автора Низовский Андрей Юрьевич

Инок Варсонофий открывает Египет Монах одного из киевских монастырей, известный под именем «инок Варсонофий», вероятно, был одним из наиболее предприимчивых путешественников середины XV в. Надо отметить, что время для своих путешествий он избрал не самое лучшее:

Из книги Русский Стамбул автора Командорова Наталья Ивановна

Инок Ослябя: воин, дипломат, подвижник веры Утверждение христианства на Руси способствовало установлению более прочных отношений с Западной Европой. Неудивительно, что с течением времени, по мере усиления русской державы, Константинополь все чаще обращался за помощью к

Из книги Самодержавие духа автора Иоанн Высокопреосвященнейший

Из книги Угреша. Страницы истории автора Егорова Елена Николаевна

Игумен Антоний – инок и литератор В 1871–1872 годах в Петропавловском скиту Николо – Угрешского монастыря подвизался престарелый игумен Антоний (Бочков), известный в прошлом литератор, знакомый с А.С. Пушкиным и Н.В. Гоголем, не оставивший писательского поприща и после

Из книги История Угреши. Выпуск 1 автора Егорова Елена Николаевна

Из книги Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей. Второй отдел автора Костомаров Николай Иванович

Глава 10 Епифаний Славинецкий, Симеон Полоцкий и их преемники Перенесение киевской учености в Москву было важнейшим событием в истории русской образованности XVII века. Событие это, чрезвычайно плодовитое по своим последствиям, началось постепенно, едва заметно, не

Из книги Царский Рим в междуречье Оки и Волги. автора Носовский Глеб Владимирович

15.8. Публий Деций принес себя в жертву в битве при Клузии и обратил гнев богов на противника Инок Ослябя в Куликовской битве Битва римлян с галлами и самнитами была ожесточенной, и долгое время никто не мог взять верх. И тут одно из нападений галльской конницы оказалось

Язык жития - сложная система, организованная по своим особенным правилам. О том, какими канонами руководствовались два автора, описавшие жизнь преподобного, - один в XVI, другой в XX веке, - и чего они достигли, используя те или иные средства художественной выразительности, и пойдет речь в этой статье.

Материалы для чтения статьи:

• Житие и чудеса преподобного Сергия игумена Радонежского записанные преподобным Епифанием Премудрым, иеромонахом Пахомием Логофетом и старцем Симоном Азарьиным

Содержание:

В. В. Виноградов писал о языке житий: «Этот стиль целиком базируется на системе церковнославянского языка и вместе с тем связан со строго определенными книжно-славянскими формулами изображения действий и переживаний человека, с церковно-книжными приемами изображения внутренней сущности представителя той или иной религиозно-моральной категории лица, его внешнего облика и всего уклада его поведения» .

Епифаний использует в своем житии преподобного Сергия Радонежского большое количество церковнославянизмов, среди которых есть и кальки с греческого, и заимствования, и даже слова, чуждые русскому языку не только во внешнем плане, но и по содержанию. Конечно же, нельзя не учитывать соприсутствие двух начал в русском письменном языке - народного русского и церковнославянского книжного, что обнаруживает набор параллельных словарных средств, вышедших со временем из употребления. Однако нельзя забывать, что для произведений Епифания был характерен стиль «плетения словес», которым было обусловлено использование, например, таких слов, как «благость » (доброта, милосердие), «блаженный », «страстотерпец » (претерпевший страдания, мучения), «чресла » (книжный вариант со значением «поясница, бедра»).

Встречаются и более сложные случаи: «Ведь следует хранить тайну цареву, а дела Божии проповедоват ь », где вероятным представляется, что слово «проповедоват ь » калькирует греч. προανακηρύσσειν- «провозглашать», «провозвещать». Или: «Так же превосходит нашу немощь и ум этот рассказ », где «рассказ » происходит от слова «рассказати» - «научить, наставить». Или же: «Дьявол стрелами похоти хотел уязвить его», где слово«похоть » имело значение, отличное от современного: это желание, потребность, похотение - стремление к поступку «по хотению», или «по желанию», любые желания, которые причиняют человеку страдания и неудобство.

Для агиографической литературы характерно стремление к художественному абстрагированию изображаемого.

Также по причине использования в созданном преподобным Епифанием «Житии Сергия Радонежского» стиля «плетения словес» в этом тексте присутствует большое количество языковых приемов, не являющихся, однако, просто словесной игрой. Один из них, например, - употребление однокоренных и родственных слов, а также повторов: «О предобраа супруга, иже таковому д е тищу родителя быста! Прежде же подобаше почтити и похвалити родителей его, да от сего яко н е кое приложение похвалы и почьсти ему будеть. Поне же л е по бяше ему от Бога дароватися многым людем на усп е х, на спасение же и на пльзу, и того ради не б е л е по такому д е тищу от неправедных родитися родителей , ни же иным, сир е чь неправедным родителем таковаго не б е л е по родити д е тища ».

Как указывает Д. С. Лихачев, это такое «нагромождение слов с одинаковым корнем необходимо, чтобы эти слова были центральными по смыслу» .

Кроме этого, в житии присутствует немало сравнений, основанных не на зрительном сходстве, а касающихся внутренней сущности объектов. Например: «Как некий орел, легкие крылья подняв, как будто по воздуху на высоту взлетает - так и этот преподобный оставил мир и все мирское».

Кроме того, для агиографической литературы характерно стремление к художественному абстрагированию изображаемого, которое было вызвано попытками увидеть во всем временном и тленном, в явлениях природы, человеческой жизни, в исторических событиях символы и знаки вечного, вневременного, духовного, божественного.

Поэтому язык житий должен был быть обособленным от бытовой речи. Это поднимало события жизни святого над обыденностью, указывало на их вневременной характер. Из житийных произведений по возможности «изгонялась бытовая, политическая, военная, экономическая терминология, названия должностей, конкретных явлений природы данной страны» . Однако, в отличие от первого созданного Епифанием жития Стефана Пермского, в жизнеописании преподобного Сергия автор всё же стремится к большей фактичности и документальности.

Б. Зайцев совершает переложение жития преподобного Сергия на мирской язык, привнося в жизнеописание святого элементы историографии.

Тенденция же к абстрагированию в произведении Епифания проявляется в большом количестве реминисценций из Священного Писания и из житий других святых: «Старцы, увидев это, подивились вере Стефана, сына своего не пощадившего, еще отрока, но с детских лет отдавшего его Богу, - как в древности Авраам не пощадил сына своего Исаака»; «Может даровать слепым прозрение, хромым исцеление, глухим слух, немым речь». Подобные аналогии заставляют рассматривать всю жизнь святого под знаком вечности, видеть во всем только самое общее, искать во всем наставительный смысл.

Зайцев Борис Константинович Рассматривая особенности повести «Преподобный Сергий Радонежский», М. М. Дунаев пишет: «Зайцев в своем труде - в значительной мере именно историк, вызнающий смысл святости для судеб России». Действительно, цель автора - рассказать о жизни великого святого и тем самым приблизить читателя к постижению Святой Руси - не была бы достигнута столь полно, если бы Б. Зайцев стал строго придерживаться агиографического канона, не привнося в него ничего нового. Писатель создавал свое произведение для светского читателя, обладающего мирским, светским сознанием. И язык житийной литературы остался бы чужд для подобной читательской аудитории. По этой причине Б. Зайцев совершает переложение жития преподобного Сергия на мирской язык, привнося в жизнеописание святого элементы историографии.

Язык, которым написано произведение Б. Зайцева, безусловно, далек от высокой книжности языка Епифания. Писатель широко использует имена собственные, географические названия, делает подробные экскурсы в историю. Однако это стремление к исторической точности имеет целью как можно более полное раскрытие роли преподобного Сергия в истории русской Церкви и Русского государства. Автору необходимо было ввести читателей в атмосферу того времени, иначе многое из жизни святого осталось бы непонятым.

Его стиль не высокопарный, не возвышенный и в то же время, как видим, не приземленно-бытовой.

При этом особого внимания заслуживает следующее, как отмечает Н. И. Пак, обстоятельство: «В поэтике Б. Зайцева отчетливо обнаруживается тенденция к замене чистой образности религиозной символикой» . Образы, воздействующие на читателя, переводят сознание в иной мир: автор как будто пытается рассмотреть мир горний в пространстве видимого мира и понять иной смысл, выше мирского. Конечно же, это уже не чистая образность и не романтическое устремление в неведомую даль; это символика, выражающая религиозное постижение и объяснение мира.

Вот некоторые церковнославянизмы, которые использует в своем произведении Б. Зайцев.

«Однажды ночью, по рассказу преподобного , когда в "церквице "своей он "пел утреню ", чрез стену вдруг вошел сам сатана , с ним целый "полк бесовский "»; «Службы начинались в полночь (полунощница ), затем шла утреня »; «Потом срубили келийку и «церквицу ». Как видим, например, слова «полк бесовский », «сатана » являются отсылками к агиографическому канону и сакральным текстам. А во фразе: «Утомляют жалкие дела земли» - «жалкий »(в современном же русском языке оно сродни убогий) выступает в церковнославянском в значении «бренный, не возвышенно-духовный».

Также автор использует такие церковнославянизмы либо похожие на них слова, как «хладно-серебряный », «многознаменательна », «единовластие », «убогий » (сегодня убогий означает «несчастный, никчемный», тогда как в церковнославянском языке данное прилагательное понимается как «простой, безыскусный»).

Тем не менее, в отличие от Епифания Премудрого, Б. Зайцев всё же не склонен к излишней велеречивости, плетению словес. Его стиль не высокопарный, не возвышенный и в то же время, как видим, не приземленно-бытовой. Автор, с одной стороны, не уходит в пафосность и восхваление, но с другой подчеркнуто уважительно отзывается о своем герое. Здесь нужно помнить: «Исследуя язык писателя или отдельного его произведения с целью выяснить, что представляет собой этот язык в отношении к господствующему языковому идеалу, характер его совпадений и несовпадений с общими нормами языкового вкуса, мы тем самым вступаем уже на мост, ведущий от языка как чего-то внеличного, общего, надындивидуального к самой личности пишущего» .

Таким образом, можно сказать, что он использует церковнославянскую лексику и стиль для того, чтобы избежать оттенка документальности и простого пересказа. И именно небольшие вкрапления церковнославянизмов делают все произведение образцом духовной литературы, к языку которой приложимо следующее замечание: «Феномен… духовной речи состоит в том, что в ней функционируют тексты на церковнославянском языке (Священное Писание, молитвы, псалмы) и речевые произведения на современном русском литературном языке (послания иерархов церкви, литургические проповеди, с которыми пастырь обращается к прихожанам, а также так называемая светская духовная речь, которая звучит за пределами храма). Это обстоятельство позволяет исследователям констатировать наличие двуязычия в рамках сферы религиозной коммуникации» .

Так или иначе, автор повести умеет выразить ясно и коротко основную мысль о своем герое: «Его ведет - призвание. Никто не принуждает к аскетизму - он становится аскетом и постится среды, пятницы, ест хлеб, пьет воду, и всегда он тихий, молчаливый, в обхождении ласковый, но с некоторой печатью. Одет скромно. Если же бедняка встретит, отдает последнее».

Или еще: «Если всегда его душа была отмечена особенным влечением к молитве, Богу и уединению, то можно думать, что и горестный вид жизни, ее насилия, неправды и свирепость лишь сильнее укрепляли его в мысли об уходе к иночеству».

Или же дает описания жизни: «Трудно вообще сказать, когда легка была жизнь человеческая. Можно ошибиться, называя светлые периоды, но в темных, кажется, погрешности не сделаешь. И без риска станешь утверждать, что век четырнадцатый, времена татарщины, ложились камнем на сердце народа. Правда, страшные нашествия тринадцатого века прекратились. Ханы победили, властвовали. Относительная тишина. И все же: дань, баскаки, безответность и бесправность даже пред татарскими купцами, даже перед проходимцами монгольскими, не говоря уж о начальстве. И чуть что - карательная экспедиция: "Егда рать Ахмулова бысть", "великая рать Туралыкова", - а это значит: зверства, насилия, грабеж и кровь».

Для художественной образности очерка Б. Зайцева характерна сдержанность. Цель автора - как можно точнее передать облик преподобного Сергия - определяет специфику средств художественной выразительности.

Немногочисленные эпитеты используются не столько для украшения, сколько для обозначения основного качества объекта: «сумрачные леса», «грозный лес», «убогая келья», «чинное детство», «суровая страна», «тихий отшельник», «скромный игумен» и т.п.

Для изображения самого преподобного Сергия и его чудес Б. Зайцев использует эпитеты и сравнения, связанные со светом: «светлые видения», «дивный свет», «небесный свет», «блистающие одежды», «легкий небесный пламень», «светлый вечер», «ослепительный свет», «друг легкого небесного огня», «свет, легкость, огонь его духа», «блистательное проявление».

Очевидно, свет - основа в сфере духовной устойчивости писателя, то есть в его миросозерцании. Произведение насыщено живоносной стихией света, воспринимаемой эмоционально, неотделимой от эстетических критериев Б. Зайцева. Это создает атмосферу постоянного присутствия «небесного огня», сопровождающего преподобного Сергия. Здесь со всей очевидностью проступает православный подтекст творчества Б. Зайцева, «угадываемый в противостоянии Света и Тьмы, в представлении о жизни как о гармонии противоречий, в христианском подходе к решению философских проблем» .

Есть похожие сравнения и у преподобного Епифания: он называет святого «светилом пресветлым», «звездой незаходимой», «лучом тайно сияющим», «венцом пресветлым». Однако здесь эти сравнения являются составляющей частью стиля плетения словес и выполняют скорее эстетическую, нежели смысловую функцию.

В произведении Б. Зайцева изображение портрета и пейзажа приближается к требованиям агиографического канона.

Специфика жанра жития предполагает отсутствие конкретных портретных и пейзажных описаний. В житии, написанном Епифанием Премудрым, нет ни одного изображения внешности преподобного Сергия. Лишь в одном случае автор описывает ветхую одежду святого, чтобы показать, «сколь усерден был Сергий в своем смирении, если ходил в облачении нищего». В «Похвальном слове» Епифаний дает духовный портрет святого: «Его внешность честная была прекрасна ангельской сединой, постом он был украшен, воздержанием сиял и братолюбием цвел, кроткий взором, с неторопливой походкой, с умиленным лицом, смиренный сердцем». Это изображение преподобного Сергия соответствует житийному этикету и дает представление не столько о внешности, сколько о внутреннем облике подвижника. Нет в епифаниевском житии и пейзажей. О местности автор говорит ровно столько, сколько необходимо для ясного понимания подвига преподобного, ушедшего из мира в «место пустынное, в чаще леса, где была и вода».

В произведении Б. Зайцева изображение портрета и пейзажа приближается к требованиям агиографического канона. Автор описывает преподобного Сергия как «скромного монаха», «простого с виду». Вместе с тем в одной из глав писатель дает развернутое описание внешности святого: «Как удивительно естественно и незаметно все в нем!.. Негромкий голос, тихие движения, лицо покойное, святого плотника великорусского. Такой он даже на иконе - через всю ее условность - образ невидного и обаятельного в задушевности своей пейзажа русского, русской души. В нем наши ржи и васильки, березы и зеркальность вод, ласточки и кресты, и несравнимое ни с чем благоухание России. Все - возведенное к предельной легкости, чистоте». Этот портрет не соответствует строгому житийному канону. Нельзя назвать его и реалистическим; тем не менее в нем ясно видны те черты, которые отличают преподобного Сергия от других святых, делают его выразителем русского духа, а потому чрезвычайно поучительным.

Итак, сделаем выводы. Б. Зайцев мастерски оперирует церковнославянской лексикой, не перегружая ею текст, но в то же время посредством ее придавая нужное направление стилю всего произведения. Это указывает на то, что агиография, написанная в XX в. (и произведение Б. Зайцева - не исключение), хотя и разительно отличается по своему лексическому составу, однако учитывает и сохраняет общие жанровые каноны.

Самое главное, что повесть «Преподобный Сергий Радонежский» хотя, конечно, и не стоит в одном ряду с богослужебными книгами, но тем не менее, благодаря аккуратному включению в него церковнославянизмов, можно расположить их на одном уровне.

Таким образом, «повествовательная структура зайцевского “жития” обнаруживает “трансформацию традиционных отношений житийного повествователя и героя”… Активная позиция писателя-посредника между веком Сергия и современной эпохой в противовес его каноническому самоумалению проявляется в многочисленных лирических отступлениях, размыкающих жесткие рамки житийной структуры. В них содержится утверждение-призыв о потребности человека в покаянии и очищении от грехов во все времена. Фигура русского святого предстает в таком контексте как пример духовного самостояния и сопротивления разрушающей силе обстоятельств. Именно так Б. Зайцев вносит свой “голос” в реконструкцию для современников и потомков живого облика преподобного» .

Иными словами, духовный путь преподобного Сергия получает еще одно самостоятельное, благоговейное и трепетное осмысление под пером жизнеописателя XX столетия, осуществлявшего по мере сил этот идеал в личной жизни и призывавшего к этому современников и потомков.

иерей Иона Скрипник

Ключевые слова: преподобный Сергий Радонежский, житие, агиография, Зайцев, повесть, жанр, язык, церковнославянизмы.

Виноградов В. В. О языке художественной литературы. - М.: Гослитиздат , 1959. - С. 117.

Значения слов приводятся по следующим словарям: Дьяченко Г. Полный церковнославянский словарь. - М.: Отчий дом, 1993; Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. В 4 томах. - М.: Цитадель, 1998; Ожегов С. И. Винокур Г. О. О языке художественной литературы. - М.: Высшая школа, 1991. - С. 184.

Прохватилова O. A. Экстралингвистические параметры и языковые характеристики религиозного стиля // Вестник Волгоградского государственного университета. Серия 2. Языкознание. Вып. 5. - Волгоград, 2006. - С. 19.

Князева О. Г. Религиозно-философские основы художественного творчества Б.К. Зайцева 1900-1920-х гг.: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. - Курск, 2007. - С. 9-11.

Бараева Л. Н . Житие преподобного Сергия Радонежского в духовной биографии // URL: http://palomnic.org (дата обращения: 24.11.2016 года).